Дом тихой смерти [Кристин Т. В. Дом тихой смерти; Рой Я. Черный конь убивает по ночам; Эдигей Е. Отель «Минерва-палас»] - Т. Кристин

— Вы говорили отнюдь не то, шеф, расхваливали «Плиску». Ну да ладно, чего там. Выпьете с нами, шеф? Ваша речь так изысканна…

— Приятным гостям мы всегда рады, так что не откажусь. Что же касается моей речи… я получил неплохое образование.

— Мне чуть-чуть, — сказала девушка. — У меня и так уже голова кружится, могу и опьянеть. Хорошо здесь…

— Сейчас я вам сделаю чай, с лимоном, отнюдь, — вызвался бармен. Он ушел в кухоньку размером не больше шкафа и загремел там посудой.

— Знаете что? — Божена с внезапной смелостью взглянула на Бакса, видно она и впрямь немного опьянела. — У меня предложение, выпьем на брудершафт?

— Что? Да, да, конечно, охотно. Это надо отпраздновать. Шеф, попрошу бутылку коньяку!

— Отнюдь, я сам того же мнения, и сам буду вам его наливать. Вот, пожалуйста.

— В крайнем случае тебе придется доставить меня в пансионат. Божена, будем здоровы, без «панна».

— Арт.

— Какое оригинальное и красивое имя. Это уменьшительное? От какого же?

— Мой старик был помешан на древностях, знаешь, классические науки, латынь, древнегреческий…

— А теперь, Арт, поцелуй меня! Нет, не так, не в щечку, вот сюда. Шеф, отвернитесь! Да не так, Арт, а вот так!

Она обняла его за шею, крепко прижала. Арта как будто обдало кипятком. Неужели это все коньяк?

— Ну и робкий же ты! А коньяк и в самом деле очень крепкий. Может, съедим по сосиске?

— Конечно, съедим. Шеф! Две двойные порции сосисок! Пусто здесь у вас.

— Отнюдь! Вы должны только радоваться этому. Немного пассажиров на теплоходе есть, пока они сидят наверху, а как выйдем в открытое море и люди привыкнут, сойдут вниз, сюда, вот тогда тесно станет, яблоку негде будет упасть, отнюдь.

— А когда мы отправляемся?

— Вы что? Уже полчаса как мы плывем.

— Правда? Я и не почувствовал.

— Я на вашем месте тоже ничего бы не чувствовал и не слышал, отнюдь. На этом корыте хожу уже несколько лет, а такой девушки еще не видел.

Бакс был в прекрасном настроении, слегка шумело в голове. Хотелось говорить только приятные вещи.

— Знаешь, Божена, а Милевский… он ничего.

— А что ты мне посоветуешь? Выйти за него или порвать с ним?

— Порвать и выйти за меня.

— А ты упился, Арт, хватит, не пей больше.

— Самые трезвые мысли приходят мне в голову лишь по пьянке.

— Смешно! А ты не женат?

— Нет.

— И девушки у тебя нет?

— Нет. Однако нет и такой машины, как у пана редактора, правда, два года назад я купил «Фиатик», а так как ноги у меня чересчур длинные, подумываю купить машину побольше.

— Ох, ты и в самом деле очень смешной! Ну при чем здесь машина? Скажи мне, Януш замешан в этой истории?

— Замешан.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Он один из подозреваемых.

— Ты думаешь, что он мог это сделать?

— Пока не будет найден преступник, мое личное мнение ничего не значит. Разреши, я тебе налью.

— Нет, с меня уже достаточно, может, потом, вот съем сосиски.

Она смешно сморщила свой красивый носик и рассмеялась, увидев, как Арт с барменом одним духом опорожнили свои бокалы.

— Господа, это же коньяк, его так не пьют!

Бармен возразил ей:

— Отнюдь. У этого молодого человека какие-то неприятности, так пускай пьет как хочет.

— Арт, давай поднимемся наверх, подышим свежим воздухом, полюбуемся морем.

Коньяк свое дело сделал. Поднимаясь по узкой лесенке, Бакс вынужден был ухватиться за перила.

Они уселись в крытой носовой части судна и только теперь почувствовали качку. Волны метровой высоты раскачивали корабль и заливали палубу, окатывали пеной окна салона, вздымались и опадали. Балтийское море было серое, как и небо. Где-то вверху мелькнула заплутавшаяся чайка, она отчаянно взмахивала крыльями, но не могла бороться с сильными порывами ветра, который сносил ее все дальше в море.

К интересующей Бакса теме Божена вернулась лишь тогда, когда они уже подходили к пансионату.

— Знаешь, почему я спросила тебя о Януше?

— Все понятно, ведь он просил твоей руки, ты считаешь его женихом, вот тебя и интересует все, что относится к нему.

— Не только. Прошу тебя, никому не говори, но дело в том, что он предлагал мне уехать в Швецию.

— Что?!

— После свадьбы, разумеется.

— И уже есть разрешение на выезд?

— Все формальности он выполнил еще в прошлом году.

— Все вы, девчонки, мечтаете о загранице. Швеция — хорошая страна, но подожди хотя бы до конца месяца.

— Это я и хотела от тебя услышать. Спасибо.

Снимая в холле мокрую одежду, они через стеклянную дверь видели склонившиеся над шахматными досками головы игроков.

Бакс предупредил Розочку, что не будет обедать, так как чувствует себя неважно и ляжет в постель.

— А во сколько вас разбудить? — поинтересовалась горничная.

— Нет уж, я сам встану, а то еще, чего доброго, вы придете меня будить с шарфиком в руках.

— Ну и шуточки у вас! — обиделась девушка.

— Ладно, детка, не обижайся и будь начеку: этот тип душит только женщин!

Оказавшись в своей комнате, Бакс поспешил умыться и юркнул под одеяло. Уж так он был устроен, что когда выпивал немного больше, чем следовало, обязательно должен был поспать часок-другой, и тут хоть из пушек стреляй, хоть гром греми — ему все нипочем. Гром и в самом деле гремел, блистали молнии, потому что буря разыгралась не на шутку.

Проснулся он около семи вечера. Привел себя в порядок, даже погладил брюки — все из-за Божены! И спустился вниз, в гостиную-столовую. Дурацкое название, но с тех пор, как слово «салон» сдали в архив, так и не придумали ничего подходящего для помещения, где можно поужинать, посмотреть телевизор, поиграть в бридж или, как вот теперь, в шахматы. Все обитатели пансионата были, конечно, здесь. И все они уставились на Бакса. Старший из шведов даже вскочил и раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но плюхнулся на место. Со звоном ударилась о тарелку вилка, выпавшая из руки жены его брата.

Арт как ни в чем не бывало занял свое место за столом, поправляя затейливый бант на шее, завязанный из двух шелковых шарфов: бело-зеленого в коричневых листьях и голубого в крупный горошек. Первым из них в прошлом году была задушена Наталья Рожновская, с помощью второго недавно пытались отправить на тот свет Марию Решель.

— Откуда… откуда… у вас эти… шарфы? — с трудом выдавила из себя шведка.

— Шарфы? А в чем дело? Они вам нравятся?

— Я прошу извинить, — решился Ингмар Свенсон. — Это… мои шарфы, вот тот, бело-зеленый, пропал у меня еще в прошлом году, а второй — несколько дней назад.

— Я обнаружил их в шкафу моей комнаты. Поскольку у меня шарфа нет, а я немного простудился и болит горло, вот я их и повязал. Мне они показались красивыми. Можно я верну их вам завтра утром?

— Нет, не надо, — быстро сказал швед. — Оставьте их себе, у меня есть еще три таких.

— В прошлом году, как раз перед выездом в Польшу, мы подарили брату набор таких шарфов, — объяснил Вольф Свенсон.

Прошло два дня. Бакс встал пораньше, чтобы успеть еще до завтрака совершить длинную прогулку. Дело в том, что по городу ходили слухи о каком-то необыкновенном тюлене, который каждое утро приплывает к волнорезу, где его подкармливают сердобольные курортники. Быть в Свиноустье и не видеть тюленя? Этого Аристотель не мог допустить, вот и решил наконец прогуляться к волнолому, до которого было довольно далеко.

Быстро побрившись электрической бритвой и одевшись потеплей, он направился к двери. Вдруг предутреннюю тишину дома нарушил крик, исполненный такого ужаса, что детектив замер на месте. Крик шел откуда-то снизу, из той части здания, которая выходила во двор, и издавала его, несомненно, женщина, но кто именно — определить было невозможно. Опомнившись, детектив бросился на крик, перескакивая сразу через несколько ступенек лестницы, промчался через холл и коридор.

Дверь в комнату Марии Решель была открыта, а на пороге на боку, подогнув ноги, лежала Розочка — горничная и официантка. «Наверное, потеряла сознание», — подумал Арт. По коридору к ним уже спешили хозяин пансионата, норвежец, шведы — в пижамах и халатах, перепуганные, еще не совсем проснувшиеся.

— Что случилось? — прерывающимся голосом спросил Боровский.

— Наверное, это кричала она, — ответил Бакс, поднял девушку под мышки и передал ее в руки хозяина, а сам вошел в комнату. В свете начинающегося дня его глазам предстало страшное зрелище. Мария Решель лежала в постели на спине, лицо ее было страшно искривлено, изо рта высовывался посиневший язык, сведенные пальцы рук были стиснуты у ворота смятой рубашки, в немом жесте самозащиты, а на шее[3]

Детектив вздрогнул, горячая волна гнева залила краской его лицо. Петля, задушившая Марию Решель, была сделана из двух ярких шелковых шарфов, тех самых, которые еще вчера красовались на его собственной шее.